Мерик быстро обежал горца и пошел посередине. Эльф лгал и сейчас. Елена в ужасе прижалась спиной к стене, не в силах отвести глаз от оживающей статуи. Когда ее плечи коснулись камня, лунный сокол вспорхнул и подлетел поближе к хрустальному мальчику. Статую затопил ровный мерцающий свет, но сокол пролетел дальше, в туннель, из которого они недавно вышли. Несколько гоблинов попытались, подпрыгнув, поймать птицу, но, судя по пронзительным крикам, соколу удалось благополучно миновать эту опасность. Однако теперь даже потеря птицы произвела мало впечатления на девочку. Но была в этом превращении и боль.
Она спрятала руку в складках рубашки, словно желая охладить призрачный огонь, и под тканью жжение действительно немного ослабело, превратившись в ноющую боль. Однако желание броситься к источнику света и смешать две боли все не покидало ее. Странное сочетание соблазна и отказа боролись в ее груди. Но память о предупреждении сумасшедшего старика, чтобы она не подходила к статуе, всетаки удерживала ее на месте. Елена повернулась в сторону этого старика с гоблинами и обнаружила, что тот смотрит прямо на нее. Гоблины оживленно суетились у его ног, их хвосты мотались в разные стороны от возбуждения. Изменения в статуе подействовали и на них. Один, маленький, все пытался вскарабкаться по ноге старика, цепляясь острыми когтями по одежде и прямо по телу. И вдруг он сказал ей чтото, причем губы его свела судорога ненависти.
В воздухе так и чувствуются следы древнего духа. Елена обмякла в надежных руках. Она тоже чувствовала эхо какойто давно минувшей силы, которая закипала в крови и звала вперед. И эти слова вдруг всколыхнули в девочке всю боль о тех, кого она потеряла всего за два дня, о матери, отце, тетке, брате, филине, жеребце и себе самой. Но и сквозь слезы девушка продолжала неотрывно смотреть на середину зала. Эррил стоял неподвижно, словно сам превратился в статую. Его глаза тоже сверкали, но не слезами и не удивлением, они горели ужасом.
Наконец, старый воин просто рухнул на колени, так, что голова его оказалась вровень с лицом мальчика. Прости меня, я виноват, прохрипел он так неразборчиво, что девочка скорее угадала, чем услышала эти слова. Нет, свистящим звуком ненастроенной флейты произнес мальчик. Это я один виноват во всем. Я предал всех вас. Эррил смотрел, как боль в лице мальчика становится все глубже, и знал, что его лицо зеркально повторяет эту боль. Но я убил тебя, убил своим мечом, рыдая, произнес бродяга, и снова перед его глазами возникла лужа крови на деревянном полу. Рука на его плече потяжелела, а голос стал громче. Вне хрусталя дух мой скоро развеется навсегда.
Я все еще жив, но твое лезвие поразило во мне лишь то, что каждый честный человек готов убить в себе сам. Я помню, как ты лежал мертвым на полу харчевни. Прошло столько лет, но как мало прибавилось в тебе мудрости. Но ты не прав. И поначалу мы думали, что расплатимся за это только своими жизнями.
Но чем дальше бушевала магия, тем явственней мы понимали, что стоить это будет гораздо дороже, тут мальчик закашлялся. И я понял это, и меня охватила паника. И они остались, а я сбежал.
